До конца пленума оставалась пара дней. Планы правых рушатся на глазах. Ничего похожего на бунт против Сталина со стороны ЦК не происходит. Вот-вот пленум завершится просто принятием очередной резолюции, совершенно безопасной для генсека и его команды. И здесь, похоже, Бухарин запаниковал. Иначе невозможно объяснить, зачем ему потребовалось идти на контакт с Каменевым, которого за хорошее поведение и раскаяние — вместе с Зиновьевым — только что восстановили в партии. Каменев по горячим следам их разговор тщательно записал:

(Открывается дверь и входит Бухарин.) «Вид взволнованный и замученный до крайности. Очень волнуясь, сказал следующее. Говорил час без перерывов… Дело в ЦК и в партии зашло так далеко, что вы (а также, вероятно, и троцкисты) неизбежно будете в него втянуты и будете играть в его решении важную роль… Мы считаем, что линия Сталина губительна для всей революции. С ней мы можем пропасть. Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезней всех бывших у нас разногласий. Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так: “Было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в Политбюро вместо Сталина Зиновьева и Каменева”. Его (Сталина) задача теперь отобрать у нас московскую и ленинградскую “Правду” и сменить Угланова, который целиком с нами. Теперь дело не в “кукушке”, а действительно решаются судьбы революции… Он предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против), во всех переговорах идет на уступки… Линия губительная, но он не дает возможности даже обсуждать. Ловит, пришивает уклоны. Нас он будет резать.

Я: “Каковы же ваши силы?”

Бухарин: “Я, Рыков, Томский, Угланов (абсолютно, питерцы вообще с нами)… Андреев за нас. Украинцев Сталин сейчас купил, убрав с Украины Кагановича. Потенциальные силы наши громадны, но 1) середняк цекист еще не понимает глубины разногласий, 2) страшно боится раскола, поэтому, уступив в чрезвычайных мерах, затруднил наше нападение на него. Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут. Но Томский в последней речи на пленуме показал явно, что раскольник — Сталин. Ягода и Трилиссер — с нами. Ворошилов и Калинин изменили в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Наша задача постепенно разъяснять гибельную роль Сталина и подвести середняка цекиста к его снятию. Оргбюро — наше. В пятницу доклад Рыкова. Там поставим точки над “Г. В “Правде” я буду печатать ряд статей, может быть, нужен еще удар, чтобы партия поняла, куда он ее ведет. Тон — абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва»[668].

Из этого разговора следует, что блицкриг против Сталина не получился, и Бухарин переходил к длительной осаде и поиску влиятельных союзников. Конечно, он не думал, что его разговор с Каменевым станет достоянием гласности — вели же правые много месяцев подобные разговоры в своем кругу. Но здесь снова был просчет. Бухарин почему-то рассчитывал на сочувствие левых. Но симпатий не было. А содержание разговора Каменев тут же изложил в письме Зиновьеву. Тот сделал вывод: «Снятие Сталина этой группой означало бы то, что на место Сталина ставится правый. Уже в самом штабе, в самой сердцевине этой группы сидит прямой враг, классовый враг. Если этот правый “хвост” будет отрезан у Сталина, это, во всяком случае, богоугодное дело»[669].

Крепость позиций правых была протестирована на пленуме по, казалось бы, не имеющему отношения к сути разногласий вопросу. Молотов от имени своей комиссии по образованию нарисовал картину ужасающего неблагополучия: не было плана подготовки специалистов, преподавательский состав плохо оплачивался, не отвечал современным требованиям и «по политическим настроениям в значительной степени далек от нас». Во всех технических вузах страны по всем специальностям обучалось 117 очных аспирантов и 104 — заочных. Даже в самом передовом вузе — Московском высшем техническом училище «библиотека является образцовой на 1835 г. Учебники зарабатываются до дыр, до того, что некоторые страницы, наиболее боевые, читать невозможно. На станках марка тоже 1847 г.». В стране, разворачивавшей индустриализацию, на сто рабочих приходилось 0,98 инженера и столько же техников.

— Если мы поставим перед собой задачу «догнать и затем превзойти» передовые индустриальные страны, то ясно, что это мы можем сделать только и исключительно на основе новейших достижений техники, делая это, во-первых, путем перенесения к нам этих достижений и привлечением значительного слоя специалистов из капиталистических государств и, во-вторых, путем максимального поднятия дела подготовки специалистов из среды рабочего класса и вообще из трудящейся массы в нашей стране[670].

Молотов предлагал кратное повышение расходов на техническое образование. Готовивший заключение правительства замнаркома финансов — не Фрумкин, но тоже правый — Кузнецов представил отрицательное заключение: нет средств[671]. Точку было предложено поставить июльскому пленуму. Так же, как и в другом вопросе — о ведомственной подчиненности технических вузов. Спор, внешне совершенно технократический, тоже стал политическим. Правые добивались сохранения втузов в ведении наркома просвещения Луначарского, а значит, через него — и Рыкова; Молотов тянул их под крыло ВСНХ — Куйбышева и Наркомата путей сообщения, то есть Рудзутака. По обоим вопросам пленум поддержал подход Молотова:

— Общая сумма прибавки против прошлого года составит примерно 55 миллионов рублей. Постановление предусматривает повышение стипендий студентов вообще и особенно учащихся во втузах и промышленных техникумах. Кроме того, предусмотрено повышение зарплаты для преподавателей (в вузах — не менее чем на 15 процентов, во втузах — не меньше чем на 30 процентов). В результате ассигнования на материальные нужды самих втузов увеличатся против прошлого года примерно больше чем в 5 раз.

Не вызвали возражений и предложенные Молотовым организационные мероприятия, которые он объединил в четыре группы: «Во-первых, темп подготовки специалистов; во-вторых, научный уровень подготовляемых специалистов; в-третьих, знание производства и связь с этим производством; и, в-четвертых, чтобы это были, что само собой разумеется, действительно красные специалисты». Под темпами понималось сокращение времени подготовки выпускников втузов с сохранившихся с дореволюционных времен шести-девяти лет до привычных нам пяти лет. Таким образом, сроки обучения в советских вузах — результат деятельности комиссии Молотова 1928 года.

Требовалась ускоренная подготовка молодых специалистов для нужд индустриализации. Изъятие ряда вузов из Наркомпроса и передача их ВСНХ и НКПС осуществлялись для того, «чтобы наладить их связь с производством, добиться быстрейшего усвоения нашими новыми специалистами всех элементов новейшей заграничной техники, с которой имеет теперь много дел именно ВСНХ, а не Наркомпрос»[672]. Между Молотовым и Луначарским возникла перепалка, правые внесли соответствующие поправки в